Неточные совпадения
Я узнал потом, что этот доктор (вот тот самый молодой человек, с которым я поссорился и который с самого прибытия Макара Ивановича лечил его) весьма внимательно относился к пациенту и — не умею я только говорить их
медицинским языком — предполагал
в нем
целое осложнение разных болезней.
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак, по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий на слова, очень способный к ученью, — по выходе из
медицинской академии, как один из лучших казеннокоштных студентов, был назначен флотским врачом
в Ревель, куда приехав, нанял себе маленькую комнату со столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою
целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою
в немецком языке,
в котором он был отчасти слаб.
Сказать кстати, право вскрывать умерших больных присвоили себе, помимо клиник, и вообще все больницы, — присвоили совершенно самовольно, потому что закон им такого права не дает; обязательные вскрытия производятся по закону только
в судебно-медицинских
целях.
Без живосечений познать и понять живой организм невозможно; а без полного и всестороннего понимания его и высшая
цель медицины, лечение — неверно и ненадежно.
В 1895 году известный физиолог, проф. И. П. Павлов, демонстрировал
в одном из петербургских
медицинских обществ собаку с перерезанными блуждающими нервами; опытами над этой собакой ему удалось разрешить некоторые очень важные вопросы
в области физиологии пищеварения. Фельетонист «Нового времени» Житель резко обрушился за эти опыты на проф. Павлова.
А их были и тогда тысячи
в Латинском квартале. Они ходили на
медицинские лекции,
в анатомический театр,
в кабинеты,
в клиники. Ходили — но далеко не все — на курсы юридического факультета. Но Сорбонна, то есть главное ядро парижского Университета с
целыми тремя факультетами, была предоставлена тем, кто из любопытства заглянет к тому или иному профессору. И
в первый же мой сезон
в «Латинской стране» я, ознакомившись с тамошним бытом студенчества, больше уже не удивлялся.
Я продолжал заниматься наукой, сочинял
целый учебник, ходил
в лабораторию, последовательно перешел от специальности химика
в область биологических наук, перевел с товарищем
целый том"Физиологии"Дондерса, усердно посещал лекции
медицинского факультета, даже практиковал как"студент-куратор", ходил на роды и дежурил
в акушерской клинике.
В Дерпте, где я
в течение
целых пяти лет изучал химию, естественно-медицинские науки, я выпускного экзамена не держал и решил приобрести кандидатский диплом по юридическому факультету, для чего и записался на второе полугодие 1860–1861 года
в число вольных слушателей Петербургского университета.
По мнению, например, «
Медицинского обозрения»,
целью моею при написании книги было щегольнуть перед публикою своим «мягким» сердцем; все время непрерывное «позирование», «красивые фразы», «жалкие слова, рассчитанные на эффект
в публике».
Да это и
в течение
целых двадцати пяти лет оставалось тайною даже для такого лица, как председатель
медицинского совета, которому
в интересах науки нельзя было не заботиться, чтобы уяснить рассказанный случай. И председатель
медицинского совета описанным происшествием
в воронежском сумасшедшем доме интересовался, — только втуне.